ВЕРИМ В ПОБЕДУ
Против нас полки сосредоточив,
Враг напал на мирную страну.
Белой ночью, самой белой ночью
Начал эту чёрную войну!
Только хочет он или не хочет,
А своё получит от войны:
Скоро даже дни, не только ночи,
Станут, станут для него черны!
Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.
Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.
Им нельзя задержаться, остаться -
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.
Окликать их и звать их - напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.
СТЕНЫ ДВОРОВ
1
Загляну в знакомый двор,
Как в забытый сон.
Я здесь не был с давних пор,
С молодых времён.
Над поленницами дров
Вдоль сырой стены
Карты сказочных миров
Запечатлены.
Эти стены много лет
На себе хранят
То, о чём забыл проспект
И забыл фасад.
Знаки счастья и беды,
Память давних лет -
Детских мячиков следы
И бомбёжки след.
Ленинградские дворы,
Сорок первый год,
Холостяцкие пиры,
Скрип ночных ворот.
Но взывают рупора,
Поезда трубят -
Не пора ли со двора
В райвоенкомат!
Что там плачет у ворот
Девушка одна?
- Верь мне, года не пройдёт -
Кончится война.
Как вернусь я через год -
Выглянь из окна,
Мы с победою придём
В этот старый дом,
Патефоны заведём,
Сходим за вином.
Здравствуй, двор, прощай, война.
Сорок пятый год.
Только что же у окна
Девушка не ждёт?
Чья-то комната во мгле,
И закрыта дверь.
Ты её на всей земле
Не найдёшь теперь.
Карты сказочных планет
Смотрят со стены, -
Но на них - осколков след,
Клинопись войны.
Старый двор, забытый сон,
Ласточек полёт,
На окне магнитофон
Про любовь поёт.
Над поленницами дров
Бережёт стена
Карты призрачных миров,
Ливней письмена.
И струится в старый двор
Предвечерний свет...
Всё - как было с давних пор,
Но кого-то нет.
Чьих-то лёгоньких шагов
Затерялся след
У далёких берегов
Сказочных планет.
Средь неведомых лугов,
В вечной тишине...
Тени лёгких облаков
Пляшут на стене.
1963
ЗЕРКАЛО
Как бы ударом страшного тарана
Здесь половина дома снесена,
И в облаках морозного тумана
Обугленная высится стена.
Ещё обои порванные помнят
О прежней жизни, мирной и простой,
Но двери всех обрушившихся комнат,
Раскрытые, висят над пустотой.
И пусть я всё забуду остальное -
Мне не забыть, как, на ветру дрожа,
Висит над бездной зеркало стенное
На высоте шестого этажа.
Оно каким-то чудом не разбилось.
Убиты люди, стены сметены, -
Оно висит, судьбы слепая милость,
Над пропастью печали и войны.
Свидетель довоенного уюта,
На сыростью изъеденной стене
Тепло дыханья и улыбку чью-то
Оно хранит в стеклянной глубине.
Куда ж она, неведомая, делась
Иль по дорогам странствует каким
Та девушка, что в глубь его гляделась
И косы заплетала перед ним?..
Быть может, это зеркало видало
Её последний миг, когда её
Хаос обломков камня и металла,
Обрушась вниз, швырнул в небытиё.
Теперь в него и день, и ночь глядится
Лицо ожесточённое войны.
В нём орудийных выстрелов зарницы
И зарева тревожные видны.
Его теперь ночная душит сырость,
Слепят пожары дымом и огнём.
Но всё пройдёт. И, что бы ни случилось, -
Враг никогда не отразится в нём!
1942, Ленинград
РАЗЛУКА
Ударит осколок под левый сосок,
Трава заалеет во рву...
Я пальцы изрежу о стебли осок,
С минуту ещё проживу.
Раскрутится фильм небывалой длины.
Заснятый за множество лет...
И детство, и юность, и встречи, и сны -
Каких только кадров там нет!
Разлуки, дороги, улыбки, дома,
Свои и чужие грехи...
Какой оператор, сошедший с ума,
Такой наснимал чепухи?
Но встанут на место дома, и мосты,
Ошибки, и клёны в цвету,
Когда на экране появишься ты
Наплывом на всю суету.
Ты встанешь у синих задумчивых рек,
В полях, разодетых весной,
Такая печальная, будто навек
Пришла расставаться со мной.
Я крикну тебе: «Дорогая, постой,
Прощаться ещё не пора -
Покличь санитаров, хоть ниткой простой
Пусть сердце зашьют доктора.
Хоть час бы прожить, хоть короткий денёк -
Я так не хочу темноты.
Ведь я на тебя наглядеться не мог,
Зачем прощаешься ты?..»
1944
ДОМ КУЛЬТУРЫ
Вот здесь, в этом Доме культуры
Был госпиталь в сорок втором.
Мой друг, исхудалый и хмурый,
Лежал в полумраке сыром.
Коптилочки в зале мигали,
Чадила печурка в углу,
И койки рядами стояли
На этом паркетном полу.
Я вышел из тёмного зданья
На снег ленинградской зимы,
Но знал, что не свидимся мы.
Я другу сказал «до свиданья»,
И вот через много лет
Вхожу в это самое зданье,
Купив за полтинник билет.
Снежинки с пальто отряхая,
Вхожу я в зеркальную дверь.
Не едкой карболкой - духами
Здесь празднично пахнет теперь.
Где койки стояли когда-то,
Где умер безвестный солдат,
По гладким дубовым квадратам
Влюблённые пары скользят.
Лишь я, ни в кого не влюблённый,
По залу иду стороной,
И тучей железобетонной
Плывёт потолок надо мной.
С какою внезапною властью
За сердце берёт иногда
Чужим подтверждённая счастьем
Давнишняя чья-то беда!
1962
Под Кирка-Муола ударил снаряд
В штабную землянку полка.
Отрыли нас. Мёртвыми трое лежат,
А я лишь контужен слегка.
Удача. С тех пор я живу и живу,
Здоровый и прочный на вид.
Но что, если всё это - не наяву,
А именно я был убит?
Что, если сейчас уцелевший сосед
Меня в волокуше везёт,
И снится мне сон мой, удачливый бред
Лет эдак на двадцать вперёд?
Запнётся товарищ на резком ветру,
Болотная чвякнет вода, -
И я от толчка вдруг очнусь - и умру,
И всё оборвётся тогда.
ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ВУОТТЫ
Отступление от Вуотты,
Полыхающие дома…
На земле сидел без заботы
Человек, сошедший с ума.
Мир не стоил его вниманья
И навеки отхлынул страх,
И улыбка всепониманья
На его блуждала губах.
Он молчал, как безмолвный Будда,
Все сомненья швырнув на дно,-
Это нам было очень худо,
А ему уже - все равно.
Было жаль того человека,
В ночь ушедшего дотемна,-
Не мертвец был и не калека,
Только душу взяла война.
НА ПЕНСИИ
Парикмахер пехотный
Пристрастился к вину.
Он не очень охотно
Вспоминает войну.
А гордиться он вправе,
И заслужен покой, -
Только боже избави
От работы такой.
Ах, острижено сколько!
Стриг он как заводной,
Не под бокс, не под польку, -
Всё под ноль да под ноль.
Он работал отлично,
Понимал что к чему -
Но не каждый вторично
Мог явиться к нему.
Ах, пехота, пехота -
Строевой матерьял!..
На холмах, на болотах
Он клиентов терял.
Видно, полька-канадка
Не для этих ребят, -
Под землёй в плащ-палатках
Двадцать лет они спят.
Нынче грустно мне что-то,
Ты налей мне, налей!..
Ах, пехота, пехота,
Царица полей!
СТОРОЖ
От домика осталась печка,
Да чёрная труба над ней,
Да сиротливое крылечко
Из грубо тёсанных камней.
Двор зарастает дикой мятой,
А всё же на крылечке том
Сидит, как прежде, пёс лохматый
И стережёт сгоревший дом.
Днём он в лесу иль на болоте
Живёт, охотясь кое-как,
Но к ночи здесь всегда найдёте
Его глядящего во мрак.
Ведь он и сам, наверно, понял,
Что не дождётся никого,
Но помнит тёплые ладони
И голос, кликавший его.
И по ночам - из бурелома,
Из тьмы лесной, из мглы сырой
Шаг чей-то, лёгкий и знакомый,
Ему мерещится порой.
Молчит, сиротлив и обижен,
Ветлы искорёженный ствол,
Заброшенный пруд неподвижен
И густ, будто крепкий рассол.
Порою, как сонное диво,
Из тьмы травяной, водяной
Лягушка всплывает лениво,
Блестя огуречной спиной.
Но мальчик пришёл с хворостиной -
И нет на пруду тишины;
Вот каску, обросшую тиной,
Он выудил из глубины.
Без грусти, без всякой заботы,
Улыбкой блестя озорной,
Берёт он советской пехоты
Тяжёлый убор головной.
Воды зачерпнёт деловито -
И слушает, как вода
Струится из каски пробитой
На гладкую плоскость пруда.
О добром безоблачном небе,
О днях без утрат и невзгод,
Дрожа, как серебряннный стебель,
Ему эта струйка поёт.
Поёт ему неторопливо
О том, как всё тихо кругом,
Поёт об июне счастливом,
А мне о другом, о другом...
ВЫПУСКАЮЩИЙ ПТИЦ
В квартире одной коммунальной,
Средь прочих прописанных лиц,
Живёт пожилой и печальный
Чудак, выпускающий птиц.
Соседи у рынка нередко
Встречают того чудака -
С большой самодельною клеткой
Стоит он у зооларька.
С получки своей небогатой
Накупит чижей и синиц
И за город едет куда-то
Чудак, выпускающий птиц.
Плывут мимо окон вагонных
Сады и асфальт автострад;
На месте посёлков сожжённых
Другие, не хуже, стоят.
Качаются дачные сосны,
И речки прозрачны до дна,
И даже сквозь грохот колёсный
Земная слышна тишина.
А всё же душа не на месте,
И радости нет в тишине:
Без вести, без вести, без вести
Пропал его сын на войне.
И вот полустанок невзрачный
У стыка рокадных дорог...
В болотистом месте, не дачном,
Рубеж обороны пролёг.
Отыщет старик не впервые
Пехотной дивизии тыл,
Где встали цветы полевые
На холмиках братских могил.
Но где преклонить ему взоры,
Куда ему сердцем припасть,
Где холмик найти, над которым
Он мог бы наплакаться всласть?..
Он с клетки снимает тряпицу,
Потом открывает её, -
Молчат присмиревшие птицы
И в счастье не верят своё.
Но крылья легки и упруги,
И радость растёт на лету -
В каком-то счастливом испуге
Взмывают они в высоту.
Летят над землёю зелёной,
Летят без дорог и границ,
И смотрит на них умилённо
Старик, выпускающий птиц.
Когда мне приходится туго -
Читаю в ночной тишине
Письмо незабытого друга,
Который убит на войне.
Читаю сухие, как порох,
Обыденные слова,
Неровные строки, в которых
Доныне надежда жива.
И всё торопливое, злое
Смолкает, стихает во мне.
К душе подступает былое,
Как в грустном возвышенном сне.
Весь мир этот, вечный и новый,
Я вижу - как будто с горы,
И вновь треугольник почтовый
В шкатулку кладу до поры.
***
На миг оглянуться -
А что там у нас за спиной?
Там ласточки вьются
Над старой кирпичной стеной,
Там детские ссоры,
Счастливейших дней череда,
Там ясные взоры, -
Никто нас не пустит туда.
На миг только глянем -
Какие мы были в былом?
Там утречком ранним
Идём по тропинке вдвоём.
Мы оба прекрасны
(При взгляде из нынешних лет) -
И оба не властны
1/52 ⠀ Год перетекает шариком или колобком из одного десятилетия в другое. ⠀ Малыши разобрали ёлку, точнее сняли с неё все украшения, и приготовились к поездке на дачу, чтобы её посадить. Ежедневно ухаживают за ней, поливают и собирают опавшие иголочки. ⠀ Новый год встречали весело и, как всегда, интересно. Приходил и Дедушка Мороз, и Клоун Клёпа, и сами дети были в костюмах, которые меняли в день несколько раз. И спать даже самый младший состав отправился к четырём утра, причём по настоянию взрослых, ведь они к этому времени уже давно хотели спать. В эту встречу нового года мы выяснили, что и пластмассовые игрушки отлично разбиваются, особенно если их использовать в качестве мячиков. Выяснили так хорошо, что к следующему празднику нужно пополнять коллекцию игрушек. ⠀ Дети ходят с удовольствием на новогодние представления, смотрят спектакли и получают сладкие подарки, которые приносят домой и уже всей семьёй их распаковывают. Побывав на Кремлёвской ёлке, на главной ёлке в Санкт-Петербурге в Мариинском Дворце, в театрах города, они уже как настоящие театралы делают выводы о понравившихся спектаклях и актёрах. ⠀ – И я хочу так же выступать на сцене, – смотря очередной из спектаклей говорит Любаша. Ей четыре. Когда она вот так твёрдо знает, что хочет, я внимательно вглядываюсь в её глаза, чтобы увидеть в них свою маленькую крошку. При этом она часто коверкает свой и без того ещё эльфийский язык, чтобы быть маленькой как Вовочка. Да, теперь она не хочет расти, а желает быть малышом. Временами. ⠀ Вовочка пропускает спектакли, оставаясь дома. И хотя многие его ровесники пытаются высиживать и высматривать происходящее, как мне кажется, дома лучше. ⠀ Лео же с удовольствием участвует в интерактивах до представления. Когда у тебя в попе юла, самое прекрасное это танцы и игры возле ёлки, хотя интересное действие увлекает его полностью. И после он с удовольствием рассказывает мне об увиденном. ⠀ Главное, что больше всего нравится малышам в праздниках, это отсутсвие необходимости ходить в детский сад. Вроде бы каждый из них хорошо там себя чувствует и по словам воспитателей прекрасно адаптирован, но вечера порой у нас проходят в слезах о завтрашнем утреннем нежелательном походе в это нелюбимое учреждение. Причём каждый из них хочет быть дома с мамочкой или ходить с ней на работу, да неважно куда идёт мама, только бы быть с ней. А сейчас ещё и у папы больше выходных. Так что первая неделя января радует всех возможностью быть вместе. Меня, конечно, радует особенно. Я люблю когда дети счастливы и совсем не хочу, чтобы они плакали, особенно из-за сада. ⠀ И мы поем вместе с Вовочкой его любимую песенку «Лябо! Лябо!», что в переводе на русский означает «Я колобок! Я колобок!» и, катаясь по дому шариками, ждём каждого следующего дня несущего нам счастье и радость. ⠀
Во время Великой Отечественной войны В. Шефнер был рядовым солдатом батальона аэродромного обслуживания. Так война и блокада Ленинграда вошли в его поэзию. В книге «Защита» война является единственной всепоглощающей темой. Пережитое во время войны навсегда осталось очень важным для поэта, стало высочайшей мерой всех его поисков, творческих и нравственных.
Стихотворение «Верим в победу!» было написано В. Шефнером в самом начале войны, 23 июня 1941 года, в Ленинграде.
Стихотворение проникнуто публицистическим пафосом, мы можем отнести его к патриотической лирике. Оно построено на основе антитезы. В начале мы видим противопоставление «врага» и «мирной страны», «белой ночи» и «черной войны». Здесь поэт использует характерный эпитет («черная война»), что означает: неправедная, несправедливая, захватническая, несущая людям смерть, горе, страдания. Затем ситуация получает свое логическое завершение: враг, развязавший эту войну, будет справедливо наказан:
Только хочет он или не хочет,
А свое получит от войны:
Скоро даже дни, не только ночи,
Станут, станут для него черны!
Стихотворение представляет собой восьмистишие с перекрестной рифмовкой. Поэт использует скромные средства художественной выразительности: эпитет («белой ночыо», «черную войну»), метафору и лексический повтор («Скоро даже дни, не только ночи, Станут, станут для него черны!»).
Против нас полки сосредоточив, Враг напал на мирную страну. Белой ночью, самой белой ночью Начал эту страшную войну.
22 июня 1941 г. Германия пересекла границы нашей страны. Темп наступления войск составлял 30 км в сутки. Захвату города Ленинграда отводилось особое место. Противник хотел захватить побережье Балтийского моря и уничтожить Балтийский флот. Немцы стремительно прорывались к городу и с июля из Ленинграда стали вывозить жителей и расположенные в городе заводы и фабрики.
Посмотри на карту! Если земля нарисована коричневым, значит её, захватили фашисты. На коричневой земле нарисована фашистская свастика. А там где, стоит Красная Армия, нарисованы красные звёзды.
БЛОКАДА ЛЕНИНГРАДА длилась с 8 сентября 1941 г. по 27 января 1944 г. (прорвана 18 января 1943) - 871 день.
Блокада Ленинграда - это неслыханное испытание человека на человечность, достоинство, любовь к близким, сострадание, сердечность. Эти испытания были ежедневными, страшными, потому что голод представить вообще невозможно, не пережив его…
На момент установки блокады в городе находилось 2 миллиона 544 тысячи человек гражданского населения, в том числе около 400 тысяч детей. Кроме того, в пригородных районах (в кольце блокады) осталось 343 тысячи человек. В сентябре, когда начались систематические бомбардировки, обстрелы и пожары, многие тысячи семей хотели бы выехать, но пути были отрезаны.
На Ленинград обрушилось свыше 100 тысяч фугасных и зажигательных авиабомб, фашисты выпустили 150 тысяч снарядов.
Враги хотели обречь на мучительную смерть как можно больше людей, оставшихся в живых. И взять город голыми руками.
На защиту города поднялись все его жители: 500 тысяч ленинградцев строили оборонительные сооружения, 300 тысяч ушли добровольцами в народное ополчение, на фронт и в партизанские отряды. бойцы народного ополчения. женский стрелковый батальон.
Опустели цеха ленинградских заводов. Многие рабочие ушли на фронт. К станкам встали их жёны и дети.
В эти дни четырнадцатилетний мальчик Фёдор Быков написал отцу на фронт… «Дорогой папа! Я теперь не учусь в школе, а работаю на заводе. У нас в цехе много ребят, мы учимся работать на стенках. Наш мастер дядя Саша говорит, что мы своей работой поможем отстоять Ленинград от проклятых фашистов. А мама работает тоже, только в другом цехе, где делают мины. Дорогой папа! Я всё время хочу есть, и мама тоже все время хочет есть. Потому что хлеба теперь дают мало, мяса вовсе почти нет и масла не бывает. Дорогой папа! Бей фашистов! Остаюсь твой сын рабочий завода № 5 Фёдор Быков» .
Дети вместе со взрослыми голодали и мерзли в блокадном Ленинграде, тушили вместе с бойцами зажигательные бомбы, работали на заводах – делали снаряды. За мужество и храбрость их наградили медалью «За оборону Ленинграда» и медалью «Доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 -1945 г» .
Наступил ноябрь Ладога стала понемногу затягиваться льдом. К 17 ноября толщина льда достигла 100 мм, что было недостаточно для открытия движения. Все ждали морозов… В Ленинграде наступил голод.
Чудовищный голод, который унес жизни примерно миллиона ленинградцев, сравним с самыми тяжелыми гуманитарными катастрофами XX века.
Нужда поистине изобретательна. Из дрожжей приготовляли супы, которые засчитывали в счет нормы крупы, полагавшейся по карточкам. Тарелка дрожжевого супа часто была единственным блюдом в течение дня для многих тысяч людей. Из мездры шкурок опойков (молодых телят), найденных на кожевенных заводах, варили студень. Вкус и запах такого студня были крайне неприятными, но кто обращал внимание на это? Голод подавлял все чувства. На мельницах за многие годы на стенах, потолках наросла слоями мучная пыль. Ее собирали, обрабатывали и использовали как примесь к муке. Трясли и выбивали каждый мешок, в котором когда-то была мука. Вытряски и выбойки из мешков просеивали и тут же направляли в хлебопечение. Хлебных суррогатов было найдено, переработано и съедено 18 тыс. т, не считая солодовой и овсяной муки. То были главным образом ячменные и ржаные отруби, хлопковый жмых, мельничная пыль, проросшее зерно, поднятое со дна Ладожского озера с потопленных барж, рисовая лузга, кукурузные ростки, выбойки из мешков.
Вглядись в эти фотографии и ты поймёшь, как жили ленинградцы первой блокадной зимой. Такие объявления висели во всех булочных Ленинграда.
Особенно трудной была зима 1942 года, стояли сильные морозы, не работал водопровод, трудно было достать дрова. Воду брали прямо из Невы. Без воды, без тепла, без света День похож на чёрную ночь. Может, в мире силы нету, Чтобы всё это превозмочь.
памятник блокадным кошкам. Зимой 1941 -1942 г. в городе развелось много крыс. Они нападали на полуголодных и обессилевших стариков и детей. Никаких кошек или собак в городе к этому времени уже не осталось - кто не погиб и не ушел, того съели. Крысы не только уничтожали и без того скудные запасы продовольствия, они были и потенциальными разносчиками чумы. « 3 декабря 1941 года. Сегодня съели жареную кошку. Очень вкусно", - записал в своем дневнике 10 -летний мальчик. Тем не менее некоторые горожане, несмотря на жестокий голод, пожалели своих любимцев.
"Весной 1942 года полуживая от голода старушка вынесла своего кота на улицу погулять. К ней подходили люди, благодарили, что она его сохранила". "В марте 1942 года вдруг увидела на городской улице тощую кошку. Вокруг нее стояли несколько старушек и крестились, а исхудавший, похожий на скелет милиционер следил, чтобы никто не изловил зверька". "В апреле 1942 года, проходя мимо кинотеатра «Баррикада» , увидала толпу людей у окна одного из домов. Они дивились на необыкновенное зрелище: на ярко освещенном солнцем подоконнике лежала полосатая кошка с тремя котятами. Увидев ее, я поняла, что мы выжили".
Так хоронили ленинградцев, погибших от голода, убитых при бомбёжке. Некому было делать гробы, и не было машин, чтобы отвозить их на кладбище. Трупы складывали в определённых местах и увозили на кладбище.
Блокада…. Далеко как это слово От наших мирных светлых дней. Произношу его и вижу снова – Голодных умирающих детей. Дети, плача хлеба просили, Нет страшнее пытки такой. Ленинграда ворот не открыли И не вышли к стене городской. Как опустели целые кварталы, И как трамваи мёрзли на путях, И матерей, которые не в силах Своих детей на кладбище нести.
В осаждённом Ленинграде Эта девочка жила. В ученической тетради Свой дневник она вела. В дни войны погибла Таня, Таня в памяти жива: Затаив на миг дыханье, Слышит мир её слова: «Женя умерла 28 декабря в 12 часов 30 минут утра 1941 года. Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня 1942 года. . » А в ночи пронзает небо Острый свет прожекторов. Дома нет ни крошки хлеба, Не найдёшь полена дров. От коптилки не согреться Карандаш дрожит в руке, Но выводит кровью сердце В сокровенном дневнике: Лека умер 12 марта в 8 часов утра 1942 года. Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа дня 1942 года» .
Отшумела, отгремела Орудийная гроза, Только память то и дело Смотрит пристально в глаза. К солнцу тянутся берёзки, Пробивается трава, А на скорбном Пискарёвском Остановят вдруг слова: «Дядя Лёша умер 10 мая в 4 часа дня 1942 года. Мама – 13 мая в 7 часов 30 минут утра 1942 года» . У планеты нашей сердце Бьётся гулко, как набат. Не забыть земле Освенцим, Бухенвальд и Ленинград. Светлый день встречайте, люди, Люди, вслушайтесь в дневник: Он звучит сильней орудий, Тот безмолвный детский крик: «Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня!»
На парте осталась открытой тетрадь, Не выпало им дописать, дочитать. Когда навалились на город Фугасные бомбы и голод. И мы никогда не забудем с тобой, Как наши ровесники приняли бой. Им было всего лишь 12, Но были они – ленинградцы. Но школы продолжали работать. В классах было холодно. Везде стояли печки «буржуйки» . Все сидели в шубах, шапках и рукавицах. Писали на старых газетах карандашами. Чернила замерзали на морозе. А после школы дети шли на крышу и дежурили там, тушили зажигательные бомбы или работали в госпитале.
Продовольствие в Ленинграде закончилось. Чем их кормить? Далеко за кольцом блокады есть продовольствие – мука, мясо, масло. Как их доставить? Только одна дорога связывала блокадный город с Большой землёй. Эта дорога шла по воде. Она – как легенда, как песня, как знамя, У этой дороги не будет конца – она Навсегда пролегла через память, Навеки прошла через наши сердца.
Работники дорожной службы ежедневно измеряли толщину льда на всём озере, но были не в силах ускорить его нарастание. 20 ноября толщина льда достигла 180 мм. На лёд вышли конные обозы, а потом и грузовики с продовольствием…
Гибли на Ладоге отважные войны, водители машин, спасая ленинградцев от голодной смерти. Но дорога работала. И уже 25 декабря объявили о первой прибавке хлеба.
Только военно- автомобильная дорога, проложенная по льду Ладожского озера помогла выжить людям. Недалеко от трассы замаскированы зенитные установки, проволочные и минные заграждения, чтобы защищать дорогу от фашистских солдат. Не все машины доезжали до берега, многие провались под лёд вместе с продуктами. Хлеб в Ленинград, а детей в тыл.
Здесь лежат ленинградцы. Здесь горожане – мужчины, женщины, дети. Рядом с ними солдаты-красноармейцы. Всею жизнью своею Они защищали тебя, Ленинград, Колыбель революции. Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем, Так их много под вечной охраной гранита. Но знай, внимающий этим камням, Никто не забыт, и ничто не забыто. Ольга Берггольц.
Той первой ночью
Ещё той ночью игры снились детям,
Но грозным рёвом, не пустой игрой,
Ночное небо взрезав на рассвете,
Шли самолёты на восток.
Их строй
Нёс, притаясь, начало новой ноты,
Что, дирижёрским замыслам верна,
Зловещим визгом первого полёта
Начнёт запев по имени - война.
Но дирижер не знал, что в этом звуке,
Где песнь Победы чудилась ему,
Звучат народа собственного муки,
Хрипит Берлин, поверженный в дыму.
Той первой ночью, в ранний час рассвета,
Спала земля в колосьях и цветах,
И столько было света,
Столько цвета,
Что снились разве только в детских снах.
Той ночью птицы еле начинали
Сквозь дрёму трогать флейты и смычки,
Не ведая, что клювы хищной стаи
Идут, уже совсем недалеки.
Там где-то стон растоптанной Европы,
А здесь заставы день и ночь не спят.
Притих в лазурной дымке Севастополь.
Притих под белой ночью Ленинград.
Штыки постов глядятся в воды Буга.
Ещё России даль объята сном…
Но первой бомбы вой коснулся слуха,
И первый гром - и первый рухнул дом.
И первый вопль из детской колыбели,
И материнский, первый, страшный крик,
И стук сердец, что сразу очерствели
И шли в огонь, на гибель, напрямик.
И встал в ту ночь великий щит народа
И принял в грудь ударов первый шквал,
Чтоб год за годом, все четыре года,
Не утихал сплошной девятый вал…
… Всё отошло. Заволоклось туманом.
И подняла Победа два крыла.
Но эта ночь, как штыковая рана,
Навек мне сердце болью обожгла.
Война 41 года
В. Снегирев
Пропахшие порохом тучи неслись,
Пролившись свинцом с небосвода.
"Ни шагу назад... И ни пяди земли..."
– Касается каждого взвода.
Но Киев захвачен, в кольце Ленинград,
Бои – на пороге столицы:
Бессонные ночи, кровавый закат,
Суровые, скорбные лица.
Часы отступлений, как вы нелегки!
Ведь каждый считал – он виновен...
И только на Волге, у кромки реки,
Был враг, наконец, остановлен.
Свобода тому лишь до гроба верна,
Кто предан идее народа.
Священная шла, мировая война, –
Война сорок первого года.
Тот самый длинный день в году
К. Симонов
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
И к мертвым выправив билет,
Всё едет кто-нибудь из близких
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого-то нет...
Мы врага отбросим
Сигнал тревоги
над страной.
Подкрался враг,
Как вор ночной.
Фашистов черная орда
Не вступит в наши города.
И мы врага отбросим так,
Как наша ненависть крепка,
Что даты нынешних атак
Народ прославит на века.
Перед атакой
С. Гудзенко
Когда на смерть идут – поют,
А перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв –
и умирает друг.
И, значит смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним
идет охота.
Будь проклят сорок первый год
И вмерзшая в снега пехота…
Довоенный вальс
Феликс Лаубе
Мирное небо над крепостью Бреста,
В тесной квартире счастливые лица.
Вальс. Политрук приглашает невесту,
Новенький кубик блестит на петлице.
А за окном, за окном красота новолунья,
Шепчутся с Бугом плакучие ивы.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Смотрит на Невском с афиши Утёсов,
В кинотеатрах идёт "Волга-Волга".
Снова Кронштадт провожает матросов:
Будет учебным поход их недолго.
А за кормой, за кормой белой ночи раздумье,
Кружатся чайки над Финским заливом.
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Мимо фасада Большого театра
Мчатся на отдых, трезвоня, трамваи.
В классах десятых экзамены завтра,
Вечный огонь у Кремля не пылает.
Всё впереди, всё пока, всё пока накануне:
Двадцать рассветов осталось счастливых:
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Вальс довоенный напомнил о многом,
Вальс воскресил дорогие нам лица,
С кем нас свела фронтовая дорога,
С кем навсегда нам пришлось разлучиться.
Годы прошли, и опять за окном тихий вечер.
Смотрят с портретов друзья молчаливо.
В памяти нашей сегодня и вечно
Все они живы, все они живы,
Все они живы, все, все, все...
С. Гудзенко
Я в гарнизонном клубе за Карпатами
читал об отступлении, читал
о том, как над убитыми солдатами
не ангел смерти, а комбат рыдал.
И слушали меня, как только слушают
друг друга люди взвода одного.
И я почувствовал, как между душами
сверкнула искра слова моего.
У каждого поэта есть провинция.
Она ему ошибки и грехи,
все мелкие обиды и провинности
прощает за правдивые стихи.
И у меня есть тоже неизменная,
на карту не внесённая, одна,
суровая моя и откровенная,
далёкая провинция - Война...
Священная война
Лебедев-Кумач, музыка Александров А
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать,
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отродью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Июнь. Россия. Воскресенье.
Рассвет в объятьях тишины.
Осталось хрупкое мгновенье
До первых выстрелов войны.
Через секунду мир взорвётся,
Смерть поведёт парад-алле,
И навсегда погаснет солнце
Для миллионов на земле.
Безумный шквал огня и стали
Не повернётся сам назад.
Два «супербога»: Гитлер – Сталин,
А между ними страшный ад.
Июнь. Россия. Воскресенье.
Страна на грани: быть не быть…
И это жуткое мгновенье
Нам никогда не позабыть…
Верим в Победу
В. Шефнер
Против нас полки сосредоточив,
Враг напал на мирную страну.
Белой ночью, самой белой ночью
Начал эту чёрную войну!
Только хочет он или не хочет,
А своё получит от войны:
Скоро даже дни, не только ночи,
Станут, станут для него черны!
Ветер войны(отрывки)
Ахматова
Клятва
И та, что сегодня прощается с милым, -
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Мужество
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,-
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки
Из цикла "С тобой и без тебя"
Константин Симонов
Майор привез мальчишку на лафете,
Погибла мать, сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста
Был исцарапан пулям лафет
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку
Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку
Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины... Суркову
Константин Симонов
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! –
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина –
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» – говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» – говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
В. Шефнер
Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.
Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.
Им нельзя задержаться, остаться –
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.
Окликать их и звать их – напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.
До свидания, мальчики!
Б. Окуджава
Ах война, что ж ты сделала подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,
На пороге едва помаячили
И ушли за солдатом – солдат…
До свидания мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад
Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
И себя не щадите вы, и все-таки
Ах война что ж ты подлая сделала:
Вместо свадеб – разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.
Сапоги – ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон…
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад…
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.
Степан Щипачев
Казалось, было холодно цветам,
и от росы они слегка поблёкли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
обшарили немецкие бинокли.
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
и пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
влезали в танки, закрывали люки.
Такою все дышало тишиной,
что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
всего каких-то пять минут осталось!
Я о другом не пел бы ни о чем,
а славил бы всю жизнь свою дорогу,
когда б армейским скромным трубачом
я эти пять минут трубил тревогу.